Спустя три дня, на борту чартера, взлетавшего к моему удивлению почему-то с подмосковной Кубинки, я покинул родную землю. В моем паспорте стоял штамп пограничного контроля, хотя никакого контроля не было. Хазаров, заехавший за мной рано утром и вырвавшись на пустынное в это время Минское шоссе, гнал BMW на пределе возможного. В Кубинке в военном городке к нам присоединился полковник, с которым Хазаров посетил штаб воздушной армии и, выйдя, протянул мне паспорт. На его предпоследней странице был зафиксирован факт пересечения мною сегодня государственной границы. Все это показалось мне несколько необычным, однако размышлять было некогда, машина подвозила нас уже к трапу. Пожимая на прощанье руку, Хазаров и полковник взглянули на меня как-то странно, не то снисходительно, не то с сожалением: так смотрят на подростка, совершающего необдуманный поступок. Самолет вырулил на взлетную полосу, остановился, двигатель заревел, увеличивая число оборотов, так что все его металлические ребра жалобно застонали. Потом, будто пригнувшись, рванулся вперед навстречу воздушной стихии, набирая высоту и заглядывая широкий вираж. В иллюминаторе знакомые дачные места. С минуту самолет летит вдоль уходящих на запад ниточек железной дороги и Минского шоссе и - О Боже! - прямо над Дороховым, родным поселком, где остались дожидаться холодов мои родные, поворачивает к югу, ложась на юго-западный курс. Думал ли я, копаясь в огороде и провожая глазами транспортники, часто уходившие на юго-запад во время чеченской войны, что в одном из них вот так же придется лететь и мне. Четвертый час мерно ревут двигатели. Весь задний салон загружен какими-то ящиками и коробками, укрытыми брезентом. Под крылом, далеко внизу проплывают беспокойные Балканы, и вот самолет летит уже над Средиземным морем. Промежуточная посадка должна быть в столице Алжира. "Черт побери! Как давно я не летал. Прошлые экспедиции приучили меня к самолетам, вертолетам, это была часть моего образа жизни, захватившей, хотя и на исходе, золотой век отечественной геологии. Теперь все в прошлом", - размышлял я. "А я еду, а я еду за деньгами, за туманом пускай едут дураки", - приходит в голову пародия гимна шестидесятников, отражающая момент истины. Кроме меня в самолете полтора десятка мужчин: два негра, один из которых явно VIP - важная персона, толстый, кучерявый, вальяжный, второй, видимо, адъютант и охранник, а также дюжина лиц кавказской, нет, скорее, арабской национальности. Они возбуждены, веселы, громко говорят, смеются. От них исходит какое-то знакомое, но давно забытое мною ощущение. "Да, точно, вспомнил!" - ведь так едут домой дембеля: позади суровая, мужская, армейская жизнь. Через край бьет радость от того, что остался цел, от предвкушения встречи с родиной. В их гортанных разговорах мое ухо несколько раз улавливает имя Шамиль. "Черт побери! Девяносто из ста, а ведь это возвращаются из Чечни арабские добровольцы", - осеняет меня догадка. Во время боев за Грозный по телевизору не раз показывали убитых арабских фундаменталистов - ливийцев, алжирцев. Промежуточная посадка в Алжире - наверняка их конечный пункт. В иллюминаторе уже виден африканский берег, у которого белой пеной вскипает морской накат. Все ниже выжженные солнцем поля, за которыми серо-зелеными горбами встают Атласские горы. Это Алжир. Аэропорт имени Бумедьена встречает нас средиземноморским октябрьским теплом, пальмами, запахом ливанского кедра, цветущих кактусов и вечнозеленых магнолий. Моя догадка подтверждается. В аэропорту арабов встречают как героев: толпа из женщин, закутанных по самые глаза в белые накидки, с арапчатами на руках, подростков, машущих зелеными с полумесяцем флагами, каких-то длиннобородых шейхов в чалмах. Объятия и странные, но трогательные касания мужчин щека об щеку с обеих сторон. "Однако! Что же выходит? Фирма "Грамул" причастна к перевозке арабских боевиков-волонтеров для армии Шамиля Басаева?" - размышлял я, не находя ответа на этот вопрос. "Что же, каждый делает свой бизнес, как может. И чем лучше пресловутый МММ или "Национальный кредит", обокравшие своих доверителей? В конце концов, "Грамул" может просто оказывал какие-то услуги этим парням, подставлявшим головы под пули, быть может, даже не за деньги, а из-за исламской солидарности", - будто успокаивал я себя. Однако все это казалось несколько странным. После дозаправки мы снова взлетаем. Самолет, словно подвыпившая ласточка, покачивается с крыла на крыло и, перевалив через желто-зеленые горбы Атласских гор, устремляется на юг. Впереди Сахара, а за ней загадочная страна Нигер - место встречи негроидных народов центральной Африки с кочевыми племенами туарегов. Я всматриваюсь в проплывающие под крылом дикие каменные развалы с сухими руслами временных подтоков, которые постепенно сменяются бескрайними песчаными барханами. Не видно никаких признаков пребывания человека на этой опаленной солнцем земле. "Да, пустыня не любит шутить", - почему то вспомнился последний полет Сент-Экзюпери. Я знал, что порой ее жертвами оказывались не только самонадеянные авантюристы, но и участники хорошо подготовленных экспедиций. Нелегок здесь труд геолога. "Хорошо, что все-таки мне придется работать на западе Нигера, лишь в сотне километров от столицы, где хотя и тоже жарко, но недалеко река Нигер и все же бывают дожди", - думал я тогда, еще не зная своей судьбы. Предлагают напитки. Я выпиваю пива, начинаю дремать и просыпаюсь, когда мы идем на посадку. За бортом темно, лишь кое-где в ночи мелькают редкие россыпи огней. Наверное Ниамей, столица Нигера. Мы садимся. После многочасового гула моторов в ужах звенящая тишина. "Кто тут меня встретит? Да и встретят ли вообще?" - крутятся в голове вопросы. Курчавый негр VIP, со своим помощником сразу покидают самолет. Окончательно стряхнув с себя сон и несколько проканителившись, засовывая в рюкзак теплые вещи, я выхожу в густую африканскую ночь. Взлетная полоса очерчена полосками огней, сверкающих как алмазы, где-то вдали светится здание аэропорта. В подогнанную к самолету крытую фуру чернокожие парни перегружают ящики, которыми была загромождена половина самолета. Важный курчавый, стоя рядом, отдает какие-то указания, явно их поторапливая. Вдруг один из ящиков, выскользнув у них из рук, ударился о бетонную полосу и раскрылся. Из него с грохотом посыпались карабины СКС. Я узнал их сразу, так как такой же протаскал на плече все месяцы армейской службы. Самозарядный карабин Симонова - оружие, позволяющее прицельно вести огонь с дальнего расстояния, хотя уже и несколько устаревшее. Курчавый важняк страшно заорал на провинившихся парней, которые мгновенно кинулись заталкивать карабины в ящик, и бегом на полусогнутых припустились с ним к фургону. - Не удивляйтесь, месье Серов, - услышал я вдруг от курчавого, обращавшегося ко мне на вполне понятном, хотя и с акцентом русском. - Оружие такой же товар, как и все в этом мире. И от Вас, кстати, тоже будет зависеть, сможем ли мы покупать его в нужном количестве, - добавил он, пристально гладя на меня. На лице его блуждала неуловимая усмешка. - Желаю успешной работы в нигерском филиале компании "Грамул", - произнес он и, круто повернувшись, сел в фургон рядом с шофером. Машина тронулась, я остался стоять в удивлении и растерянности. Подкатил микроавтобус. Высокий негр, вышедший из него и узнав, что я и есть геолог Серов, подхватил мой рюкзак. Мы подъехали к зданию аэропорта, где офицер не глядя шлепнул мне штамп в паспорт, и вскоре машина нырнула в густую черноту африканской ночи. Откинувшись на сиденье, я закурил сигарету, пытаясь что-то разглядеть в пучках света фар, которые вырывали из темноты то какие-то строения, то причудливые деревья. Иногда мы проскакивали освещенные огнями небольшие поселки. Столица Ниамей светилась где-то в стороне, но мне было не до экскурсий, хотелось скорее бросится в постель и забыться, оставив на завтра все остальное. Наконец мы остановились во дворе небольшого одноэтажного, кажущегося построенным из красной обоженной глины отеля, стоящего в зарослях пальм. Шофер что-то говорит портье и провожает меня до номера. - Месье Серов, завтра Вас примет господин Гуари, я заеду за Вами, а сейчас, пожалуйста, отдыхайте, - говорит шофер, прощаясь. Как только он уходит, я сбрасываю одежду и бросаюсь на постель, почти мгновенно проваливаясь в тревожный, прерываемый криками каких-то тропических птиц сон.

Глава 3