Утром трогаемся дальше. За бортом "Лендровера" Алжир, но ничто не изменилось в ландшафте; кругом те же барханы, каменные развалы, с выступающими из осыпей зубцами черных базальтов, засыпанные песком русла сухих уэдов. То ли от монотонности пейзажа, то ли не оправившись от вчерашних стрессов, веду машину почти на автопилоте, поэтому не сразу осознаю, что происходит, когда "Лендровер" сходу влетает в песчаный плывун. Очевидно, из за неглубоко залегающих грунтовых вод песчинки теряют здесь способность сцепляться друг с другом. Пробую сдать назад, но колеса буксуют, все глубже зарываясь в песок. Врубаю передний мост, но и это не приносит успеха, вскоре машина совсем увязает. Это ловушка, пустыня поймала нас в капкан, ждать помощи неоткуда. Несмотря на жару, по спине пробегает противный холодок. Я выхожу из машины в растерянности. Адиль не ругает меня, лишь смотрит печально.

- Надо откатывать машину, выгребать песок из под колес, - говорю я.

- Ты прав, - соглашается Адиль. - Но надо еще помолиться, - добавляет она. Я пожимаю плечами, а она, упав на колени, призывает Аллаха помочь нам. Я начинаю отгребать песок из-под колес и из-под днища, потом предпринимаю попытку вырваться из песчаного плена. В таких бесплодных попытках проходят часы, вконец обессиленный, подавленный невозможностью что-либо изменить, я близок к отчаянию. Адиль кажется спокойной, дитя пустыни, она смирилась с неизбежным. Незаметно наступают сумерки и почти сразу ночь. Измученные пленники Сахары, мы лежим, прижавшись друг к другу. Голова Адиль на моем плече. Через стекло "Лендровера" светит луна, холодно взирающая на все-таки попавшихся беглецов. Вокруг тропическая россыпь звезд.

Утро вечера мудренее, говорю я, поворачиваясь на бок, стараясь ни о чем не думать. Но мысли не отпускают. Я думаю о том, что, воды остается лишь на сутки, что идти пешком нет смысла, и что ждать помощи неоткуда на многие километры вокруг ни одной живой души. Наконец, усталость берет свое, и я проваливаюсь в тревожный, прерываемый таинственными ночными шорохами сон.

Просыпаюсь, когда солнце только выбирается из-за вершин песчаных холмов. Длинные тени расчерчивают все контрастными полосами. Стараясь не разбудить Адиль, вылезаю из машины и, прикурив последнюю сигарету, машинально бреду на восходящее светило, будто желая вымолить спасение от его губительных лучей. Перевалив ближайший бархан, поднимаюсь на следующий, горбом динозавра возвышающийся над окрестностями, и на его вершине опускаюсь на песок. Дальше идти некуда, бескрайние волны песка уходят за горизонт. Внезапно взгляд привлекает что то необычное, явно нарушающее однообразие пейзажа. Слепящее солнце мешает разглядеть странное, похожее на огромную цветную стрекозу, сооружение в полукилометре от меня. Спускаюсь с вершины бархана, убыстряя шаг, наконец, не выдержав, бегу к этому явному творению человеческих рук.

- Эге-гей! - кричу я. Спотыкаюсь, падаю, поднимаюсь, ноги кажутся ватными. И вот я у цели. Небольшой моторный дельтаплан стоит, упершись каучуковыми колесиками в песок, раскинув в стороны ажурные дюралевые крылья, обтянутые красно-бело-голубым перкалем. Сзади вертикально застыл двухлопастной винт. Рядом на песке вытянувшаяся неподвижная фигура пилота. Несколько пустых банок из-под кока-колы, сгоревшие сигнальные фальшвееры.

- Эй, очнись! - тормошу я его, хотя уже понимаю, что пилот мертв. Трагедия произошла недавно, хищники еще не успели сделать свое черное дело. Пилот погиб от жажды. Его лицо хранит муки последних часов жизни. Я потрясен. Надежда, на мгновение вспыхнувшая во мне, сменяется отчаянием. Утреннюю тишину разрывает мой дикий тоскливый вопль. Постепенно я приходу в себя и почти автоматически начинаю все осматривать. На крыльях дельтаплана надпись: "Первый транссахарский перелет". Бензобак дельтаплана пуст. Открываю планшетку, лежащую рядом с пилотом. В ней паспорт, удостоверение члена французской ассоциации дельтапланеризма, визитки, немного денег, фотография молодой женщины.

"Michel Bertrand. App.3, Bat.8, Rue Lavoisier, Paris, - медленно читаю я. Карта перелета с маршрутом: Алжир, Гардая, Айн-Салах, Таманрассет, Агадес, Ниамей. "Да, это ведь три тысячи километров через величайшую пустыню мира", - поражаюсь я дерзкому вызову, брошенному отважным пилотом Сахаре. Судя по пометкам в карте, Мишель Бертран четыре дня назад вылетел из Таманрассета, но сильно отклонился к востоку и, израсходовав горючее, совершил вынужденную посадку. Обезвоживание организма и тепловой удар не заставили себя долго ждать. Я стою потрясенный, понимая, что такой же конец не сегодня-завтра ждет и меня. Внезапно в голову приходит сумасшедшая идея. Я разворачиваюсь и почти бегом возвращаюсь к "Лендроверу".

- Адиль! - кричу я, распахивая дверцу машины. - Кажется, у нас есть шанс выбраться отсюда!

Еще не отойдя ото сна, она, не понимая в чем дело, вопросительно смотрит на меня. Я рассказываю о своей находке и возникшем плане спасения.

- Мы полетим на дельтаплане, - заканчиваю я свою сумбурную речь.

- Но разве ты пилот, Сэрж? - растерянно спрашивает она.

Я не пилот, но в один из экспедиционных сезонов в Казахстане в нашей поисковой партии энтузиасты-конструкторы из авиационного института испытывали опытный образец моторного дельтаплана, полагая, что он найдет применение при работе геологов, и министерство выделит деньги на доводку опытного образца и запуск его в серию. Тогда вместе с инструктором пару полетов совершил и я, объяснил я Адиль свою полубезумную идею, мысленно перенесясь в прошлое. Да, тогда испытания закончились успешно, но начиналась перестройка, российская геология и промышленность стояли на пороге развала, директора и чиновники опешили урвать себе кусок пожирнее, и дельтаплан уже никого не интересовал.

- Хорошо, Сэрж, - тихо сказала Адиль. - Если нам суждено разбиться, пусть будет так, смерть станет быстрой, - добавила она, глядя мне в глаза.

Слив в канистры бензин, взяв остатки воды и саквояж с золотом, мы стояли молча, глядя на покидаемый "Лендровер". Прости нас друг, ты защитил от пуль, спас от погони. Прощай. Мы тронулись. Отойдя сотню метров, я вернулся и, взяв из машины лопатку, догнал Адиль.

- Надо похоронить пилота, - сказал я в ответ на ее вопросительный взгляд.

Через час на месте гибели Мишеля Бертрана вырос песчаный холмик. Из лопатки и штурманской линейки соорудили крест. В банку из-под кока-колы положили записку с именем и датой смерти, сверху его летный шлем.

- Прощай, Мишель Бертран. Если удастся выжить, твои родные в Париже узнают, что случилось с тобой, - произнес я. Адиль молча склонила голову.

Мы заправили бак дельтаплана бензином и отбуксировали его вверх на длинный пологий склон холма, установив прямо навстречу ветру. Дельтаплан был одноместный, но два наших иссушенных солнцем тела весили ненамного больше грузного Бертрана. Адиль разместилась на сиденье сзади, я уселся между ее раздвинутых ног, пробуя удобство управления.

- Ну, Господи, благослови! - перекрестился я и крутанул магнето. Двигатель заработал, разгоняя винтом поток воздуха. Мысленно вспоминая свой куцый летный опыт, я осторожно стал прибавлять газ. Дельтаплан стронулся и заскользил вниз по склону. От напряжения рубашка на спине прилипла к телу. Медленно я взял штурвал на себя, крылья поймали струю воздуха, секунда, другая, и вдруг всем своим нутром я почувствовал, что мы оторвались от земли. Крылатая машина медленно поднималась, поддерживаемая воздушным потоком. На высоте около сотни метров мы легли на курс, еще не веря в удачу.

- Урааа! - как сумасшедший заорал я. - Летим! - Впереди был Таманрассет.

Прошло несколько часов полета, позади было уже около двухсот километров. Как водитель, севший на новую машину, постепенно я осваиваюсь с управлением, хотя действую очень осторожно. По приближению к Таманрассету песчаная пустыня сменяется каменистой. Разрушенными зубами торчат останцы потухших вулканов, сахарными головами возвышаются купола гранитов Таурирт. Приходится несколько увеличить высоту.

До Таманрассета еще не менее двух часов лета.

- Как ты, Адиль? - кричу я ей.

- Нормально, - отвечает она мне на ухо, крепче обнимая меня.

- Это тебе не на верблюде, - восклицаю я, чувствуя эйфорию от полета и опьянение от тугого воздуха, бьющего в лицо. Кажется нестрашным разбиться. Наконец, на горизонте появляется вершина Тахата - самой высокой горы на плато Ассекрем недалеко от Таманрассета. Значит, скоро конец путешествию. Начинают встречаться кибитки кочевников туарегов, они машут руками, скачут, что-то кричат вслед. Бензин кончается, надо садиться. Но нет подходящего места, кругом каменные россыпи. Уже не мигая, горит контрольная лампа уровня топлива. Руки намертво вцепились в штурвал, спина задеревенела. Наконец, между скал открывается неширокий, но длинный песчаный уэд. Выбора нет, ничего лучшего не будет. Дельтаплан снижается, до земли пятьдесят, двадцать, пять метров. Стремительно мелькают лежащие на песке шары горьких диких арбузов. Сбрасываю газ, машина проваливается и, зарывшись колесами в песок, опрокидывается. Треск ломающегося фюзеляжа - последнее, что я слышу. Свет в глазах меркнет.